Очень часто родители, услышав или прочитав описание кризиса трех лет, говорят: «О, это про моего ребёнка. Только ему сейчас полтора!»
Про кризис трех лет нужно говорить отдельно долго и с удовольствием,пока поговорим о том, что его не может быть в полтора. потому что в полтора-два — свой кризис. Местечко, так чказать занято. То, что становится предметом борьбы в полтора-два лучше всего описывает и объясняет теория сепарации-индивидуции Маргарет Малер.
В возрасте приблизительно от 16 до 24 месяцев ребёнок уже накопил опыт взаимодействия с предметным миром (ребёнок, начинающий ходить, настолько увлечен исследованием мира и своими новыми возможностями перемещения, что не замечает падений и ушибов и иногда забывает о существовании матери, уходя на значительные расстояния). Ребёнок, когда спадает градус влюбленности в мир, приходит к осознанию того, что он не всесилен, и это порождает ощущение одиночества и беспомощности. Мать и ее эмоциональная доступность очень важны в этот период.
«Относительно безразличное отношение к присутствию матери теперь сменяется постоянной озабоченностью по поводу ее местонахождения и активными обращениями к ней. По мере того как возрастает осознание тоддлером своей отдельности, у него появляется сильное желание разделить с матерью каждое свое новое переживание и приобретение, а также огромная потребность в любви объекта…»
Теперь «подзарядка» ребёнка от матери происходит в беседе, озвучивании и других видах общения. Возрастает роль игры.
Некоторые дети в возрасте полутор-двух уже довольно восприимчивы к неодобрению (если маме не нравится какое-то поведение, ребёнок реже его реализует, чтобы не огорчать мамочку); в то же время автономия защищается с помощью слова «нет», усиливающейся агрессии и негативизма. Негативизмом иногда называют такие частые «нет». сказанные по любому поводу. Но в полтора-два ребёнок говорит «нет», а потом действует так, словно не говорил его. В три года произнесенное слово «нет» начинает довлеть над поведением — даже если ребёнок хочет, скажем, кашу, но сказал, что не будет — то уж и не будет, сквозь слезы отказваясь от собственного желания. «Нет» двухлетки — это просто способ обозначить границу между своим Я и мамой и ее требованиями.
Вспоминаю типичный диалог со старшей дочерью, когда той было год и девять месяцев:
— Доброе утро! Проснулась, Зайка?
— Нек (нет)
— Будешь спать дальше?
громче и требовательнее: «НЕК!» (и так целый день)
Мать не понимает, почему ребенок постоянно требует от нее участия и вовлеченности. При этом невозможно не заметить, что ребёнок уже не такой зависимый и беспомощный, каким был всего полгода назад, и что явно стремится к большей независимости.
Полутора-двухгодовалый ребёнок постепенно осознает, что его родители отдельные люди со своими личными интересами. Ребёнку приходится постепенно и не без страданий отказываться от иллюзии своего величия и влияния на них, часто посредством яростных сражений с матерью и в меньшей степени, с отцом.
Этот поворотный момент Малер называет «кризис воссоединения».
Одно из проявлений кризиса (кроме постоянного»нет») — феномен «следования тенью за матерью». Выраженный чрезмерно, он является с точки зрения Малер одним из угрожающих сигналов, признаком того, что осознание ребенком своей отделенности вызывает у него сильное напряжение. Ребенок пытается уцепиться за мать, реагируя на каждое ее движение и каждую смену настроения, а также предъявляя ей настойчивые требования.
«Ребёнок всё больше осознает свою отделенность от матери и использует всевозможные механизмы с целью противостоять этому чувству. Однако, сколько бы ребенок ни наседал на мать, факт остается фактом: ни он, ни она больше не способны эффективно функционировать как единое целое, а ребенок не может дольше поддерживать свою иллюзию родительского всемогущества, которое, как он временами ожидает, могло бы восстановить симбиотические отношения…»
Как же ребёнок справляется с тревогой отделения от матери?
Малер описывает некоторые механизмы, используемые детьми, чтобы справиться с ощущением отделения во время кризиса воссоединения.
Например, некоторые предметы и действия становятся переходными: Одна маленькая девочка стала требовать право полного обладания не матерью, но стулом, на котором та сидела. Слово «мое» стало важным для нее в это время. Другие дети демонстрировали многообразие переходных феноменов, которые были менее очевидно связаны с их матерями. Например, они потребляли большие количества крендельков и печений или, бывало, настаивали на том, чтобы носить с собой бутылочки.
Чтение книжек с историями стало другой переходной деятельностью, которой дети особенно полюбили заниматься, когда матерей не было в комнате. Можно предполагать, что книжки с историями выполняли роль переходных объектов, потому что, с одной стороны, они удовлетворяли потребность в дистанцировании и исследовании окружающего мира (путем символизации и фантазии), а с другой стороны, чтение позволяло создать близость, побыть рядом с тем, кто читает.
Источник самого большого для ребенка удовольствия смещается от независимого перемещения и исследований расширяющегося мира на социальные взаимодействия. Любимым времяпрепровождением становятся игры в «ку-ку» и игры, связанные с подражанием. Мать теперь воспринимается как отдельный человек в огромном мире, и это происходит параллельно с осознанием существования других детей, их похожести и в то же время отличий.
К 21 месяцу наблюдаемые Малер дети стали меньше проявлять признаков борьбы с родителями, признаков тревоги и менее выражены резкие качели от автономии к требованию близости. Дети находят оптимальную дистанцию с матерью, на которой он чувствует себя максимально комфортно, это разрешает кризис полутора лет.
Наталья Гусева, кандидат психологических наук, психолог-консультант.
Консультации по семейным вопросам, супервизии для психологов