Быть готовым к школе — значит уметь врать о себе.
Прошу прощения за такой заголовок. Нет. Это не пост про то, какая плохая школа. Не про то, что школа или учителя учат не тому или поощряют врушество. Речь идет о сути кризиса 7 лет.
Потому что кризис семи лет не только про «формирование позиции школьника», мотивации к школе и т.д. Это всё тоже есть, и очень важно, но кризис возникает не поэтому. Читаем Выготского, и узнаем, что кризис проявляется в кривлянии, театральности поведения. Ребенок может насильственно смеяться, или «выдавливать» из себя слёзы. Поведение становится каким-то искусственным, нарочитым. Конечно, и до этого возраста дети кривляются, паясничают и устраивают «театр». Разница в том, что более юный дошкольник старается произвести своей «театральной деятельностью» благоприятное впечатление на взрослых, заслужить их внимание и смех, а 6-7-летка продолжает паясничать тогда, когда родители и другие взрослые этого не одобряют, иногда вопреки наказанию и строгому запрету. Что происходит?
Лев Семенович Выготский называет суть кризиса – «утрата детской непосредственности». Детская непосредственность – это такое самоощущение ребенка (ну, или неребенка, который этот кризис «недопережил»), при котором нет разницы между «внутри»и «снаружи». Ребёнок внутри такой же, каким показывает себя снаружи.
Ребёнок до этого кризиса находится в убежденности, что взрослый «видит его насквозь», и потому нет смысла скрывать или изображать то, чего не испытываешь. Кризис 7 лет дает ребёнку новую способность – способность вести себя не так, как чувствуешь внутри, а так как «надо» или «сам решил». Ребёнок придумывает образ и пробует его реализовать во внешнем проявлении — в поведении.
Теперь между внутренним и внешним проходит граница. Эта граница может быть сформулирована так: «Я сам(а) решаю, что из моего внутреннего мира я вам покажу». Между внутренним состоянием и внешним проявлением появляется так сказать интеллектуальная прослойка – образ, которому ребёнок хочет соответствовать.
М.Е. Елагина называет ребёнка 6-7 лет «социальным функционером», то есть ребенок играет социальную роль, выступая и как актер и как режиссер этого «спектакля».
При этом одно из проявлений кризиса, как обычно для кризисов, – непослушание. На сей раз ребёнок демонстративно с близкими взрослыми в привычных ситуациях (например, в ситуации, когда надо чистить зубы или убирать за собой кружку) вместо «правильных» действий начинает рассуждать «по-взрослому», выдвигая аргументацию, почему эти действия делать не нужно, проявляя завидное упорство. Так ребёнок проводит границу между правилами как чем-то внешним и собственным решением этим правилам следовать или не следовать.
При чем тут готовность к школе, спросите вы?
Во-первых, интеллектуальная прослойка между чувствами и поведением – необходимый залог саморегуляции. А без саморегуляции ни высидеть на уроке, ни изобразить «заинтересованное внимание», подобающее хорошему ученику, невозможно.
Во-вторых, любая даже самая лучшая школа предполагает оценку ребенка – его поведения, выполнения домашнего и классных заданий. Везучие среди читателей могут себе представить, а остальные вспомнить, каким уязвимым «как без кожи» бываешь перед оценкой, если это оценка не того, что ты сам решил показать, а всего тебя.
Что делать родителям? Как обычно с естественными кризисами – понимать, что все это не вам назло, и пережить, поддерживая свою стабильность и спокойствие.
Кто в группе риска тяжелого проживания кризиса? Родители и дети, в семьях которых «врать» или «кривляться» – преступление. Сверхпереплетенные семьи, в которых иметь границы «своего» – преступление. Дети родителей и сами родители, которые переживают скрытие правды о себе или вранье о себе как личное оскорбление.
Наталья Гусева, кандидат психологических наук, доцент, практикующий психолог.